– Не знаю, – подал голос Джаммер, – у нас полно друзей в этом здании…

– Было полно. – Бовуар положил обрез на пол и начал заряжать автоматический пистолет «намбу». – Большинство лавок на этом этаже и этажом ниже сегодня выкупили. За наличные. Мешки наличных. Здесь осталось несколько горячих голов, но их явно недостаточно.

– Бессмыслица какая-то. – Забрав у Джаммера стакан, Джекки залпом выпила его скотч. – Что у нас может быть такого, чтобы кто-то так хотел это заполучить?

– Эй, – вмешался Бобби, – не забывай, они, наверное, не знают, что долики увели у меня их ледоруб. Может быть, им нужен он.

– Нет, – сказал Бовуар, загоняя магазин в «намбу», – откуда им знать, что ты не спрятал его в квартире матери, так?

– Но, может, они были там и посмотрели…

– А откуда они знали, что Лукас не вез его в Ахмеде? – спросил Джаммер, возвращаясь к бару.

– Финн тоже думал, к нему подослали этих ниндзя, чтобы его убить, – сказал Бобби. – Но говорил, сперва они явно собирались что-то у него выпытать…

– Снова «Маас», – сказал Бовуар. – Короче, вот что, значит, за история с фоннатами и готиками. Мы узнали бы больше, но долик Аликс полез в залупу и отказался от переговоров с Реймондом. Никакого, мол, сотрудничества с ненавистным врагом. Насколько разобрал наш ковбой, армию, которая торчит там, снаружи, собрали для того, чтобы никого из вас отсюда не выпустить. И не впускать людей вроде меня. Людей с оружием и всяким таким. – Он передал заряженную «намбу» Джекки. – Стрелять умеешь? – спросил он Бобби.

– Конечно, – солгал тот.

– Нет, – вмешался Джаммер, – у нас и без того хватает неприятностей, чтобы еще и вооружать его. Господи Исусе…

– Короче, такое ощущение, – подвел итог Бовуар, – что следует ждать кого-то еще, кто придет по наши души. Кого-то чуть более профессионального.

– Если они только не взорвут к чертям собачьим весь «Гипермаркт», – сказал Джаммер, – вместе со всеми этими зомби в коже…

– Нет, – сказал Бобби, – иначе они бы это уже сделали.

Все разом уставились на него.

– Мальчик дело говорит, – сказала Джекки, – ну надо же.

Полчаса спустя.

Джаммер мрачно смотрел на Бовуара:

– Скажу как на духу. Это самый идиотский план, какой мне приходилось слышать за очень долгое время.

– Да, Бовуар, – вмешался Бобби, – а почему бы нам просто не проползти вверх по этой же шахте, вылезти на крышу и не перебраться на соседнее здание? Использовать ту нить, по которой перешел ты.

– Там, на крыше, фоннатов – как мух на навозе, – сказал Бовуар. – И у некоторых могло даже хватить мозгов, чтобы найти люк, через который залез я. А еще я по дороге оставил пару мелких осколочных мин. – Он плотоядно ухмыльнулся. – А кроме того, соседнее здание выше нашего. Мне пришлось подняться на его крышу и выстрелить нитью вниз. Нельзя пройти, переставляя руки по мономолекулярной нити, – пальцы отвалятся.

– Как тогда, черт побери, мы, по-твоему, отсюда выберемся? – вопросил Бобби.

– Хватит, Бобби, – тихонько сказала Джекки. – Бовуар сделал то, что должен был сделать. Теперь он здесь, и мы вооружены.

– Бобби, – предложил Бовуар, – почему бы тебе не повторить нам план, убедиться, что мы его поняли…

У Бобби возникло неприятное чувство, что Бовуар хочет на самом деле убедиться, понял ли этот план он, Бобби, но он облокотился о стойку бара и начал:

– Мы вооружаемся до зубов, и мы ждем, так? Джаммер и я выходим с его деки и обследуем матрицу, может, поймем, что происходит…

– Думаю, я сам с этим справлюсь, – вмешался Джаммер.

– Мать твою! – Бобби оттолкнулся от стойки. – Бовуар же сказал! Я тоже хочу выйти и подключиться! Как еще я чему-то научусь?

– Не важно, Бобби, – прервала его Джекки, – продолжай.

– Ладно, – хмуро сказал Бобби. – Итак, рано или поздно те ребята, которые наняли фоннатов и готиков, чтобы мы отсюда не вылезли, должны за нами прийти. Когда они явятся, мы их встретим. Захватим хотя бы одного живым. В то же время мы рвем наружу – готики и все прочие залповой стрельбы не ожидают, так что мы выбираемся на улицу и руки в ноги к Новостройкам.

– Думаю, ничего вроде не забыл, – сказал Джаммер, направляясь к запертой и зашторенной двери. – Думаю, это подводит черту. – Он прижал большой палец к запору кодового замка и приоткрыл дверь. – Эй, ты! – проорал он. – Не ты! Тот, в шляпе! Тащи сюда свою задницу. Надо поговорить.

Красный лучик прорезал дверь, штору, два пальца Джаммера и мигнул у бара. Взорвалась бутылка, ее содержимое выплеснулось облаком пара и эфирных масел. Джаммер выпустил дверь, которая тут же захлопнулась, и уставился на свою искалеченную руку, потом тяжело осел на ковер. Клуб медленно наполнился рождественским запахом кипяченого джина. Бовуар, взяв со стойки серебристый сифон, заливал дымящуюся штору сельтерской, пока не иссяк патрон с углекислым газом.

– Тебе повезло, Бобби, – сказал Бовуар, отбрасывая сифон через плечо. – Потому что брат Джаммер… не стучать ему по деке…

Джекки, опустившись на колени, тихонько кудахтала над рукой Джаммера. Бобби мельком увидел обожженное мясо и быстро отвел глаза.

26

Виг

– Знаешь, – сказала Рез, вниз головой зависая перед Марли, – строго говоря, это не мое дело, но тебя там вообще кто-нибудь ждет? Я хочу сказать, я тебя, конечно, туда отвезу, а если ты не сможешь попасть внутрь, заберу обратно на терминал. Но если никто не захочет тебя впустить, не знаю, сколько я смогу там проторчать. Эта штуковина – настоящая развалина, а на заброшенных станциях у нас тут селится всякий странный народ…

Рез, или Тереза, как решила Марли, глянув на затянутую в ламинированный пластик лицензию пилота, что висела на зажиме возле пульта управления «Сладкой Джейн», на время полета сняла свою парусиновую жилетку.

Марли, отупев от радуги дермов, которые Рез налепила ей вдоль запястья, чтобы снять неизбежную при синдроме адаптации тошноту, вяло рассматривала татуированную розу. Рисунок был выполнен в японском стиле многовековой давности, и Марли сонно решила, что роза ей нравится. Что в общем ей нравится и сама Рез, в которой было что-то и жесткое, и одновременно детское и которая так трогательно заботилась о своей странной пассажирке. Рез повосхищалась ее кожаной курткой и сумочкой, прежде чем, свернув, затолкать их в какую-то нейлоновую сетку, уже набитую кассетами, печатными книгами и грязным бельем.

– Не знаю, – выдавила Марли. – Мне просто нужно попытаться попасть внутрь…

– А ты знаешь, что это за штука, сестренка? – Рез поправляла ремни противоперегрузочной сетки вокруг плеч и запястий Марли.

– Какая штука? – Марли моргнула.

– Та, куда мы летим. Это часть старых сердечников Тессье-Эшпулов. В этой жестянке хранилась раньше их корпоративная память…

– Я о них слышала, – сказала Марли, закрывая глаза. – Андреа мне говорила…

– Конечно, кто о них не слышал. Когда-то они владели всем Фрисайдом. Построили его, если уж на то пошло. А потом они сбрендили и все распродали. Приказали отпилить с конца веретена семейное гнездо и оттащили его на другую орбиту, а сердечники перед уходом стерли подчистую, тоже отпилили и продали на металлолом. Но жестянщики так за них и не взялись. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь их засквотил, но здесь, наверху, живешь где можешь… И не только наверху, пожалуй. Вот, скажем, поговаривают, что леди три-Джейн, дочка старого Эшпула, что она так и живет в их старой развалине, только совсем из ума выжила. – Рез последний раз с ловкостью профессионала подтянула сетку. – Порядок. Просто расслабься. Я раскочегарю «Джейн» минут на двадцать, будет тяжко, но долетим в момент. За что, сдается мне, ты и платишь…

И Марли скользнула назад в сложенный из шкатулок ландшафт, повсюду – огромные деревянные конструкции Корнелла, где весомые осадки любви и памяти выставлены за исчерченными дождем листами пыльного стекла, а фигура загадочного шкатулочника все убегала от нее вдаль по улице, вымощенной мозаикой из человеческих зубов, парижские сапоги Марли слепо стучали по символам, выведенным тусклыми золотыми коронками. Шкатулочник был мужчиной, и на нем была зеленая куртка Алена, и больше всего на свете он боялся ее, Марли. «Прости меня! – кричала она, пытаясь догнать его. – Мне очень жаль…»