– Правда?

– Конечно. Что это было, кто это делал, почему вы перестали.

– И?

– Что это был антипсихотик, произведенный в собственных лабораториях «Сенснета». Вы перестали его принимать, потому что предпочли остаться сумасшедшей.

Веки Даниэллы затрепетали, затуманивая сверкание голубых глаз. Порфир осторожно вынул из руки журналистки стакан.

– Спи спокойно, детка, – сказал он.

Глаза Даниэллы закрылись, и она начала мягко посапывать.

– Порфир, что…

– Я подмешал ей в вино снотворное, – ответил парикмахер. – Она ничего не почувствовала, мисси. И потом не сможет вспомнить ничего, кроме того, что есть у нее в записи… – Он расплылся в улыбке. – Тебе ведь не хочется выслушивать треп этой суки всю дорогу до Нью-Йорка, правда?

– Но она же поймет, Порфир!

– Ничего она не поймет. Мы ей скажем, что она в одиночку уговорила три бутылки и напакостила в ванной. А чувствовать она себя будет соответственно. – Он плотоядно усмехнулся.

Час спустя Даниэлла Старк еще похрапывала – теперь уже довольно громко – на одной из двух откидных коек в хвостовой части салона.

– Порфир, – сказала Энджи, – как по-твоему, может она быть права?

Парикмахер уставился на нее своими невероятно красивыми, нечеловеческими глазами.

– И ты бы не знала?

– Я не знаю…

Он вздохнул:

– Мисси слишком тревожится. Ты теперь свободна. Наслаждайся этим.

– Но я и правда слышу голоса, Порфир.

– Разве мы все их не слышим, мисси?

– Нет, – ответила она, – не так, как я. Ты знаешь что-нибудь об африканских религиях, Порфир?

Он иронично усмехнулся:

– Так я же не африканец.

– Но когда ты был ребенком…

– Когда я был ребенком, – сказал Порфир, – я был белым.

– О черт…

Он рассмеялся:

– Религии, мисси?

– До того как я пришла в «Сенснет», у меня были друзья. В Нью-Джерси. Они были черными и… верующими.

Парикмахер поморщился и закатил глаза:

– Колдовские знаки, мисси? Петушиные лапки и мятное масло?

– Ты же знаешь, что это совсем не так.

– И что, если знаю?

– Не смейся надо мной, Порфир. Ты мне нужен.

– Я есть у мисси. И да, я знаю, что ты имеешь в виду. И это их голоса ты слышишь?

– Слышала. После того как я подсела на пыль, они ушли…

– А теперь?

– Их нет.

Но момент был упущен, и она отказалась от мысли попытаться рассказать ему о Гран-Бригитте и о наркотике в кармане.

– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо, мисси.

«Лир-джет» стал снижаться над Огайо. Порфир уставился перед собой в переборку, неподвижный как статуя. Глядя вниз на приближающуюся, пока еще скрытую облаками землю, Энджи вспомнила вдруг игру, в которую часто играла в детстве, когда летала на самолетах. Она тогда представляла, что бегает среди уплотнившихся, словно во волшебству, облачных пиков и каньонов. Те самолеты принадлежали, скорее всего, «Маас-Неотек». Теперь она летает на «лирах» «Сенснета». Коммерческие авиалайнеры оставались для нее лишь съемочными площадками стимов: первый перелет на только что восстановленном «Джей-Эй-Эль» «конкорде» из Нью-Йорка в Париж в обществе Робина и «сенснетовских» избранных.

Снижаемся. Уже над Нью-Джерси? Слышит ли ребятня, заполонившая детские площадки на крыше бовуаровской Новостройки, шум двигателей? Скользит ли слабое эхо присутствия Энджи над барритаунским кондо, где прошло детство Бобби? Как немыслимо сложен этот мир, в котором корпоративная воля «Сенснета» сотрясает крохотные косточки в ушах никому не ведомых, ничего еще не ведающих детей…

– Порфир кое-что знает, – очень тихо сказал вдруг негр. – Но Порфиру нужно время, чтобы подумать, мисси…

Самолет разворачивался, заходя на посадку.

26

Куромаку

Салли молчала – и на улице, и в такси – всю долгую холодную дорогу до их отеля.

Салли и Суэйна шантажировал враг Салли, обитающий где-то «на верху колодца». Салли вынуждают похитить Энджи Митчелл. Сама мысль о том, что кто-нибудь может украсть звезду «Сенснета», показалась Кумико совершенно невероятной, как будто кто-то устраивал заговор с целью убить героя мифов.

Финн намекнул, что Энджи и так уже неким странным образом замешана в эту историю, но он употреблял слова и идиомы, которых Кумико не понимала. Что-то в киберпространстве; какие-то люди заключают сделки с обитающим там существом или существами. Финн когда-то давно знавал парнишку, который стал потом любовником Энджи. Но разве ее любовник не Робин Ланье? Мать позволила Кумико посмотреть несколько стимов Энджи и Робина. Парнишка был ковбоем, воровал данные, как Тик в Лондоне…

А что с врагом, с той шантажисткой? Она сумасшедшая, говорил Финн, и ее безумие привело к развалу семейной империи. Эта женщина вроде бы жила совсем одна в своем древнем замке, доме под названием «Блуждающий огонек». Что такого сделала Салли, чтобы вызвать ее ненависть? Она в самом деле убила отца этой женщины? И кто были другие, те, которые умерли? Гайдзинские имена уже вылетели у девочки из памяти.

И узнала ли Салли то, что хотела узнать, повидав Финна? Кумико ждала под конец от бронированного святилища хоть какого-нибудь прорицания, но разговор-перепалка закончился ничем, гайдзинским ритуалом прощальных шуток.

В вестибюле отеля в голубом бархатном кресле ждал Петал, одетый по-дорожному. Его массивное тело было облачено в серую шерстяную тройку. Когда они вошли, он поднялся с кресла, подобно некоему странному воздушному шару. Глаза глядели, как всегда мягко, поверх очков в стальной оправе.

– Здравствуйте, – кашлянув, произнес он. – Суэйн послал меня за вами. Чтобы я присмотрел за девочкой.

– Отвези ее обратно, – сказала Салли. – Сейчас же.

– Салли! Нет!

Но рука Салли уже крепко сомкнулась на локте Кумико, потащила ее к входу в неосвещенную комнату отдыха при вестибюле.

– Подожди там, – бросила Салли Петалу. – Послушай, – обратилась она к Кумико, затягивая девочку поглубже в тень, – ты сейчас вернешься обратно. Я не могу теперь допустить, чтобы ты оставалась со мной.

– Но мне там не нравится. Мне не нравится Суэйн, мне не нравится его дом… Я…

– Петала не бойся, – быстро шепнула Салли, наклонясь еще ближе. – В общем, я бы сказала, что я ему доверяю. Суэйн… ну, ты сама знаешь, кто такой Суэйн, но он человек твоего отца. Что бы у них ни случилось, тебя, я думаю, они в это впутывать не станут. А вот если станет плохо, по-настоящему плохо, отправляйся в паб, где мы встречались с Тиком. «Роза и корона». Помнишь?

Кумико кивнула; глаза ее были полны слез.

– Если Тика там не будет, найди бармена по имени Биван и сошлись на меня.

– Салли, я…

– С тобой все в порядке, – сказала Салли и вдруг нагнулась и поцеловала девочку. Одна из линз на какое-то мгновение коснулась ее щеки, удивительно холодная и твердая. – Что до меня, малыш, меня тут уже нет.

Действительно никого – черная фигура растворилась в звенящей тишине комнаты отдыха, а в дверях уже стоял Петал и откашливался.

Перелет в Лондон был похож на долгую поездку в подземке. Петал коротал время, вписывая слова – по одной букве зараз – в какую-то идиотскую головоломку в английском ньюсфаксе. Время от времени он тихонько хмыкал себе под нос. Потом Кумико заснула, и ей приснилась мать…

– Обогреватель работает, – сообщил Петал по дороге из Хитроу.

В салоне «ягуара» было неприятно тепло, от сухого жара с запахом кожи болело в груди. Она проигнорировала слова Петала, глядя на блеклый рассвет, на проступающую сквозь тающий снег черноту крыш, лес дымовых труб…

– Знаешь, он на тебя вовсе не сердится, – сказал Петал. – Он чувствует особую ответственность…

– Гири.

– Гм… да. Так вот, ответственность. Салли всегда была… как бы это назвать?… непредсказуемой, что ли, но мы не ожидали…