Энджи улыбнулась, когда вертолет прошел рядом с безучастным механическим горным бараном, делающим вид, что пережевывает лишайник возле подсвеченного водопада. Абсурдность этой сцены посреди Муравейника всегда ее радовала. Даже Бобби разделял ее радость.

Она перевела взгляд на вертолетную площадку на крыше здания, где недавно логотип «Сенснета» заново вывели яркой краской на постоянно подогреваемом и ярко освещенном бетоне. Возле скульптурного выступа скалы стояла одинокая фигура, почти неразличимая под огромной ярко-оранжевой паркой.

– Робин, наверное, уже здесь, как ты думаешь, Порфир?

– Миста Ланье, – кисло отозвался парикмахер.

Энджи вздохнула.

Черный хромированный «фоккер» мягко приземлился; в баре тихонько зазвенели бутылки, когда шасси коснулось бетона крыши. Дрожь мотора утихла.

– Порфир, что касается Робина, то первый шаг придется сделать мне. Я собираюсь поговорить с ним сегодня вечером. Наедине. А пока что будь так добр держаться от него подальше.

– Порфир только рад, мисси, – произнес парикмахер, когда за их спинами открылась дверца кабины.

И вдруг рванулся, дернул пряжку пристежного ремня, а Энджи, повернувшись, увидела в проеме оранжевую парку, поднятую руку, зеркальные очки. Шума от пистолета было не больше, чем от зажигалки, но Порфир конвульсивно дернулся, его длинная черная рука схватилась за горло. Охранник, задвинув за собой дверцу, бросился к Энджи.

Что-то твердое ткнулось ей в живот. Порфир, как тряпичная кукла, обмяк на сиденье, изо рта у него высунулся острый кончик розового языка. Непроизвольно она опустила глаза – всего-навсего черная хромированная пряжка пристежного ремня с налепленным на нее ромбом из зеленоватого пластика.

Потом взгляд Энджи уперся в белый овал лица, обрамленный оранжевым нейлоновым капюшоном. Энджи увидела собственное лицо – белое от шока, удвоенное серебром линз.

– Он что-нибудь пил сегодня?

– Что?

– Он. – Большой палец дернулся в сторону Порфира. – Он пил какой-нибудь алкоголь?

– Да… пару часов назад.

– Вот черт. – Голос был женский. Фигура повернулась к потерявшему сознание парикмахеру. – А я вкатила ему транквилизатор. Не хотелось бы подавить дыхательный рефлекс, знаешь ли. – (Энджи смотрела, как женщина щупает Порфиру пульс.) – Думаю, с ним все в порядке. – Кажется, женщина пожала плечами где-то в глубинах своей огромной парки.

– Охрана?

– Что? – Блеснули очки.

– Вы из службы безопасности «Сенснета»?

– Черт побери, нет. Это похищение.

– Вы меня похищаете?

– А то.

– Почему?

– Причина не самая очевидная. Кое-кто точит на тебя зуб. И на меня тоже. Предполагалось, что этим займусь я, то есть уволоку тебя на следующей неделе. Хрен им. Все равно мне надо с тобой поговорить.

– Вам? Поговорить со мной?

– Ты знаешь кого-нибудь по имени три-Джейн?

– Нет. То есть да, но…

– Побереги дыхание. Уносим ноги. Быстро.

– Порфир…

– Он скоро очнется. И мне бы не хотелось при этом присутствовать…

31

3-Джейн

Если все это тоже находится в загородном доме Бобби, подумал Слик, открывая глаза посреди какого-то закругленного узкого коридора, то дом его – еще более странное место, чем ему показалось в первый раз. Воздух в проходе был плотный и словно бы мертвый. Светящаяся полоса зеленоватой стеклянной плитки на потолке создавала впечатление, будто бредешь глубоко под водой. Потолок и стены туннеля – из какого-то стекловидного бетона. По ощущению – тюрьма.

– Наверное, мы вышли в подвал или в какое другое подобное помещение, – сказал он, обратив внимание на слабое эхо от своих слов.

– Не вижу причины, почему мы должны были попасть в тот же самый конструкт, который ты видел раньше, – возразил Джентри.

– Тогда что это? – Слик тронул бетонную стену, та была теплой на ощупь.

– Какая разница, – отозвался Джентри.

Не оглядываясь по сторонам, Джентри зашагал вперед. За поворотом пол превратился в неровную мозаику из битого фарфора – осколки были вплавлены во что-то, похожее на эпоксидку, скользкую под подошвами.

– Взгляни на это…

Тысячи различных узоров, и все из осколков, и никакого общего замысла – яркие кусочки подобраны наобум, по чистой случайности.

– Искусство. – Джентри пожал плечами. – Чье-то хобби. Кому, как не тебе, это оценить, Слик Генри.

Кто бы ни были эти дизайнеры, о стенах они не побеспокоились. Слик присел, чтобы провести пальцами по мозаике пола, почувствовал зазубренные края битой керамики, гладкий твердый пластик между ними.

– Хобби? Что ты имеешь в виду?

– Это вроде тех штук, которые делаешь ты, Слик. Эти твои игрушки из металлолома… – Губы Джентри опять вытянулись в напряженную, сумасшедшую усмешку.

– Много ты понимаешь! – огрызнулся Слик. – Угробил свою дурацкую жизнь, чтобы сообразить, какая форма у этого твоего киберпространства, а у него, может, и формы-то никакой нет. И потом, кому до этого дело?

Ничем случайным ни в Судье, ни в остальных и не пахло. Процесс был случаен, но результаты должны были отвечать внутренней боли, которую он не мог выказать напрямую.

– Да ладно тебе, – пожал плечами Джентри. – Пошли.

Но Слик не двинулся с места, лишь поднял глаза, увидел напряженное лицо. Бледные, тусклые глаза в этом призрачном свете казались серыми. И почему он вообще терпит Джентри?

Потому что на Пустоши нельзя прожить одному. Плевать на электричество. Вся эта хозяйственная рутина, в сущности, дребедень. Просто нужен кто-то рядом. С Пташкой не поговоришь: парнишку вообще мало что интересует, а кроме того, все, что он мелет, сплошь захолустная чушь. И пусть Джентри ни за что этого не признает, Слик чувствовал, что тот понимает многое.

– Ладно, – сказал Слик, вставая, – пошли.

Туннель скручивался, завивался кишками. Участок с мозаичным полом остался позади, за бог знает сколькими поворотами и спусками-подъемами по коротким винтовым лестницам. Слик все пытался представить себе, как выглядит снаружи здание, у которого такие подвалы, и не мог. Джентри шагал быстро, не переставая щуриться и покусывая губу. Слику казалось, что воздух становится все более спертым.

Поднявшись по еще одной лестнице, они вышли на прямой отрезок коридора, сходящегося вдали в точку, причем и справа, и слева. Коридор был шире предыдущих участков с поворотами, и пол здесь был бугристым и мягким от множества небольших мохнатых ковриков, слоями разложенных на бетоне. Каждый коврик имел собственный узор и расцветку – в основном красных и синих тонов, – но, если вглядеться, все орнаменты состояли из одних и тех же зубчатых ромбов и треугольников. Запах пыли стоял здесь гуще, и Слик решил, что это от ковров: они выглядели совсем ветхими. Те, что лежали наверху и поближе к центру, местами были протерты до дыр. Тропа. Будто кто-то годами ходил здесь туда-сюда. Одни секции световых полос над головой были совсем темными, другие слабо пульсировали.

– Куда теперь? – спросил он Джентри.

Тот смотрел себе под ноги, теребя большим и указательным пальцем пухлую губу.

– Туда.

– С чего ты взял?

– Потому что это совершенно не важно.

От хождения по коврам у Слика устали ноги. Приходилось следить за тем, чтобы не споткнуться, попав носком в протертую кем-то дыру. Однажды он наступил на стеклянную плитку, отвалившуюся от полосы освещения. Через равные промежутки им попадались участки стен с забетонированными арками. Они выделялись своей более светлой фактурой.

– Джентри, мы, наверное, где-нибудь под землей. В каком-то подвале.

Но Джентри лишь поднял руку, так что Слик ткнулся в нее, и оба они замерли, уставившись на девушку, стоящую за ковровыми волнами в конце коридора. Видение было не далее чем в десятке метров от них.

Она сказала что-то на языке, который Слик принял за французский. Голос был звонким и музыкальным, но тон – деловым. Девушка улыбнулась. Спутанные темные волосы только усиливали ее неестественную бледность. Красивое лицо с высокими скулами, тонкий длинный нос, широкий рот.